Неточные совпадения
— Весьма трудно ошибаться, когда жена сама
объявляет о том мужу.
Объявляет, что восемь лет жизни и
сын — что всё это ошибка и что она хочет жить сначала, — сказал он сердито, сопя носом.
После обыкновенного приступа, [Приступ — здесь: вступление.] он
объявлял ему, что подозрения насчет участия моего в замыслах бунтовщиков, к несчастию, оказались слишком основательными, что примерная казнь должна была бы меня постигнуть, но что государыня, из уважения к заслугам и преклонным летам отца, решилась помиловать преступного
сына и, избавляя его от позорной казни, повелела только сослать в отдаленный край Сибири на вечное поселение.
Продолжительное отсутствие
сына начинало беспокоить Николая Петровича; он вскрикнул, заболтал ногами и подпрыгнул на диване, когда Фенечка вбежала к нему с сияющими глазами и
объявила о приезде «молодых господ»; сам Павел Петрович почувствовал некоторое приятное волнение и снисходительно улыбался, потрясая руки возвратившихся странников.
— Я ему, этой пучеглазой скотине — как его? — пьяная рожа! «Как же вы, говорю,
объявили свободу собраний, а — расстреливаете?» А он, сукин
сын, зубы скалит: «Это, говорит, для того и объявлено, чтоб удобно расстреливать!» Понимаешь? Стратонов, вот как его зовут. Жена у него — морда, корова, — грудища — вот!
— Уж хороши здесь молодые люди! Вон у Бочкова три
сына: всё собирают мужчин к себе по вечерам, таких же, как сами, пьют да в карты играют. А наутро глаза у всех красные. У Чеченина
сын приехал в отпуск и с самого начала
объявил, что ему надо приданое во сто тысяч, а сам хуже Мотьки: маленький, кривоногий и все курит! Нет, нет… Вот Николай Андреич — хорошенький, веселый и добрый, да…
— Ах, дай Бог: умно бы сделали! Вы хуже Райского в своем роде, вам бы нужнее был урок. Он артист, рисует, пишет повести. Но я за него не боюсь, а за вас у меня душа не покойна. Вон у Лозгиных младший
сын, Володя, — ему четырнадцать лет — и тот вдруг
объявил матери, что не будет ходить к обедне.
Вдруг однажды Николай Семенович, возвратясь домой,
объявил мне (по своему обыкновению, кратко и не размазывая), чтобы я сходил завтра на Мясницкую, в одиннадцать часов утра, в дом и квартиру князя В—ского, и что там приехавший из Петербурга камер-юнкер Версилов,
сын Андрея Петровича, и остановившийся у товарища своего по лицею, князя В—ского, вручит мне присланную для переезда сумму.
Ямщик пообедал, задал корму лошадям, потом лег спать, а проснувшись,
объявил, что ему ехать не следует, что есть мужик Шеин, который живет особняком, на юру, что очередь за его
сыновьями, но он богат и все отделывается. Я послал за Шеиным, но он рапортовался больным. Что делать? вооружиться терпением, резигнацией? так я и сделал. Я прожил полторы сутки, наконец созвал ямщиков, и Шеина тоже, и стал записывать имена их в книжку. Они так перепугались, а чего — и сами не знали, что сейчас же привели лошадей.
И тогда Владимир Васильевич
объявил сыну, что он может отправляться куда хочет, что он не
сын ему.
Отец один раз заплатил за
сына 230 рублей долга, заплатил и другой раз 600 рублей; но
объявил сыну, что это последний раз, что если он не исправится, то он выгонит его из дома и прекратит с ним сношения.
— Что-то как старость придет!.. — ворчал Каленик, ложась на лавку. — Добро бы, еще сказать, пьян; так нет же, не пьян. Ей-богу, не пьян! Что мне лгать! Я готов
объявить это хоть самому голове. Что мне голова? Чтоб он издохнул, собачий
сын! Я плюю на него! Чтоб его, одноглазого черта, возом переехало! Что он обливает людей на морозе…
«Стой, мошенник! — вопил он, — стой! прокляну!» Иван Петрович спрятался у соседнего однодворца, а Петр Андреич вернулся домой весь изнеможенный и в поту,
объявил, едва переводя дыхание, что лишает
сына благословения и наследства, приказал сжечь все его дурацкие книги, а девку Маланью немедленно сослать в дальнюю деревню.
Сын тоже молчал и только перед смертью
объявил все внуку и тоже положил зарок, как дедушка.
Ульрих Райнер был теперь гораздо старше, чем при рождении первого ребенка, и не сумасшествовал. Ребенка при св. крещении назвали Васильем. Отец звал его Вильгельм-Роберт. Мать, лаская дитя у своей груди, звала его Васей, а прислуга Вильгельмом Ивановичем, так как Ульрих Райнер в России именовался, для простоты речи, Иваном Ивановичем. Вскоре после похорон первого
сына, в декабре 1825 года, Ульрих Райнер решительно
объявил, что он ни за что не останется в России и совсем переселится в Швейцарию.
Когда
сын, наконец,
объявил еще раз и окончательно, что поедет в Москву, он отнесся уж к нему каким-то даже умоляющим голосом...
— А вот что такое военная служба!.. — воскликнул Александр Иванович, продолжая ходить и подходя по временам к водке и выпивая по четверть рюмки. — Я-с был девятнадцати лет от роду, титулярный советник, чиновник министерства иностранных дел, но когда в двенадцатом году моей матери
объявили, что я поступил солдатом в полк, она встала и перекрестилась: «Благодарю тебя, боже, — сказала она, — я узнаю в нем
сына моего!»
Тем не менее недели через две купчая была совершена, и притом без всяких ограничений насчет «живых картин», а напротив, с обязательством со стороны генерала оберегать мещанина Антона Валерьянова Стрелова от всяких вступщиков. А через неделю по совершении купчей генерал, даже через затворенные окна своей усадьбы, слышал тот почти волчий вой, который подняли кряжистые
сыны Калины, когда Антон
объявил им, что имеют они в недельный срок снести постоялый двор и перебраться, куда пожелают.
Однажды приезжает к ней в побывку
сын, молодой человек, только лет пять тому назад покинувший школьную скамью, и
объявляет, что он уже получил место обер-секретаря в сенате.
Как-то раз зашел к нам старик Покровский. Он долго с нами болтал, был не по-обыкновенному весел, бодр, разговорчив; смеялся, острил по-своему и наконец разрешил загадку своего восторга и
объявил нам, что ровно через неделю будет день рождения Петеньки и что по сему случаю он непременно придет к
сыну; что он наденет новую жилетку и что жена обещалась купить ему новые сапоги. Одним словом, старик был счастлив вполне и болтал обо всем, что ему на ум попадалось.
M-me Углакова уехала уже к
сыну, чтобы быть при нем сиделкой; но, тем не менее, когда Егор Егорыч и Сверстов рассказали Углакову дело Тулузова, он
объявил им, что сейчас же поедет к генерал-губернатору, причем уверял, что князь все сделает, чего требует справедливость.
Я ему
объявил, что для нас еще лучше, если он будет выезжать с нашим конвоем, а то Шамиль станет разглашать, что мы держим Хаджи-Мурата взаперти; но при этом я взял с него обещание, что он никогда не поедет в Воздвиженское, так как мой
сын, которому он сперва сдался и которого считает своим кунаком (приятелем), не начальник этого места, и могли бы произойти недоразумения.
Вот старик Базунов, его вели под руки
сын и зять; без шапки, в неподпоясанной рубахе и чёрном чапане [Крестьянский верхний кафтан — вост. азям; чапаном зовут и сермяжный, и синий, халатом или с борами, и даже полукафтанье — Ред.] поверх неё, он встал как-то сразу всем поперёк дороги и хриплым голосом
объявил на весь город...
Сыновья бросились собирать себе на головы горящие уголья: посоветовавшись между собою и не найдя никаких поводов к несогласному действию, они
объявили матери, что ее добрая воля была награждать их сестру свыше законной меры, да еще второй раз давать зятю на разживу и поручаться за его долги; что они во всем этом неповинны и отвечать последними остатками состояния не желают, а берут их себе, так как эта малая частица их собственными трудами заработана, а матери предоставляют ведаться с кредиторами покойного зятя, как она знает.
Сыновья пали в ноги старушке, та долго не хотела идти к ним, но, наконец,
объявила, что если они заплатят за нее деньги, то она пойдет, а без того она в себе не вольна.
На другой же день после похорон дядя Егор, который, по всему было видно, приехал из Сибири не с пустыми руками (деньги на похороны дал он и Давыдова спасителя наградил щедро), но который о своем тамошнем житье-бытье ничего не рассказывал и никаких своих планов на будущее не сообщал, — дядя Егор внезапно
объявил моему отцу, что не намерен остаться в Рязани, а уезжает в Москву вместе с
сыном.
И даже вот теперь, когда Петька вздумал в прошлый пост есть скоромное, я ему очень твердо
объявила: mon cher! теперь не прежнее время! теперь у нас есть
сын, которому мы должны подавать пример! si vous faites gras a table, vous iairez maigre ailleurs… если вы будете много тратить на стол, вам придется экономить на другом…
Гневышов. Сколько я мог заметить, разумеется. Девушка порядочного воспитания своих чувств не выкажет; но я знаю, что она встретилась с ним сегодня не в первый раз, что она видела его и вчера, и раньше, и не без удовольствия, и что она его отличает. Дайте руку, почтенная Анна Афанасьевна! Вы поговорите с
сыном, а я поговорю с Валентиной Васильевной. Я вас уполномочиваю даже
объявить ему, что он нам нравится, — мне и Валентине Васильевне. А там уж как ему угодно.
Сын. Madame, я теперь был свидетелем пресмешныя сцены. J'ai pense crever de rire [Я думал, что лопну со смеху (франц.).]. Твой муж
объявил любовь свою моей матушке! Ха-ха-ха-ха!
Прежде ж
Чем Дмитриева мать, царица Марфа,
Свидетельствовать будет на Москве,
Что
сын ее до смерти закололся
И погребен, ты выедешь на площадь
И с Лобного
объявишь места: сам-де,
Своими-де очами видел ты
Труп Дмитрия, — и крестным целованьем
То утвердишь. Меж тем я со владыкой
Велел везде Отрепьеву гласить
Анафему: в церквах, в монастырях,
На перекрестках всех, его с амвонов
Велел клясти! Быть может, вразумится
Чрез то народ.
Мой
сын! Фернандо! где он? где он? где он?
Фернандо, ты мой
сын! недавно я
Узнал. Раввин мне
объявил. — Что сделал ты!
Нашел! — и вновь теряю навсегда!
Мой
сын! мой
сын! о небо!
Объявили царску волю —
Ей и
сыну злую долю,
Прочитали вслух указ
И царицу в тот же час
В бочку с
сыном посадили,
Засмолили, покатили
И пустили в Окиян —
Так велел-де царь Салтан.
Марья Валериановна явилась домой не как виноватая и беглая жена, а с полным сознанием своей правоты и своего призвания быть защитницей
сына. Она покойно и твердо
объявила Столыгину, что возвратилась только для того, чтобы спасти совершенно невинных людей от его бешенства, но что она решилась не жертвовать более
сыном необузданности такого отца.
Наутро старика Колышкина в контору позвали, вольную для
сына выдали и приказ
объявили: снаряжать его для отправки в Питер с золотухой [Обоз (транспорт) с золотом, серебром и другими драгоценными камнями, отправляемый раза по два в год.].
У одного купца было два
сына. Старший был любимец отца, и отец все свое наследство хотел отдать ему. Мать жалела меньшого
сына и просила мужа не
объявлять до времени
сыновьям, как их разделят: она хотела как-нибудь сравнять двух
сыновей. Купец ее послушал и не
объявлял своего решения.
Странник сказал: «Твоему горю легко помочь; поди
объяви сыновьям, что старшему достанется все богатство, а меньшому ничего; и у них будет поровну».
Она сказала: «Как мне не плакать: оба
сына мне равны, а отец хочет одному
сыну все отдать, а другому ничего. Я просила мужа не
объявлять своего решения
сыновьям, пока я не придумаю, как помочь меньшому. Но денег у меня своих нет, и я не знаю, как помочь горю».
Заметив в маленьком Веденееве способности, начальник губернии безо всяких обиняков
объявил его отцу, что не утвердит за ним каких-то выгодных подрядов, ежели не пошлет он
сына учиться в академию.
И
объявил верным-праведным, что дает им верховного пророка —
сына своего, духовно от него рожденного, Максима Комара во христы, в цари по сердцу и в первосвященники.
Вот что, оказывается, главным образом удерживает Анну от разрыва с мужем! «Положение в свете», а не
сын!.. С другой стороны, и для Вронского разрыв этот оказывается вовсе не таким уже желанным. «Он был взят врасплох и в первую минуту, когда она
объявила о своем положении (беременности), сердце ее подсказало ему требование оставить мужа. Он сказал это, но теперь, обдумывая, он видел ясно, что лучше было бы обойтись без этого, и вместе с тем, говоря это себе, боялся, не дурно ли это».
— Вы отгадали: актеры
объявили, что они сыграют здесь «Испанского Дворянина». Мать Спиридонова, желая развлечь и позабавить
сына, взяла ложу и повезла его в театр. И вот в то время, когда дон Цезарь де Базан в отчаянной беде воскликнул: «Пусть гибнет все, кроме моек чести и счастья женщины!» и театр зарыдал и захлопал плохому актеру, который, однако, мог быть прекрасен, мать Спиридонова тоже заплакала, и
сын…
Maman, видевшая на своему веку не один десяток поколений институток, не утерпела: с едва заметной улыбкой презрения она заметила, что такой лентяйки, как Ренн, ей не встречалось до сих пор. Батюшка, добрый и сердечный, никогда ни на что не сердившийся, неодобрительно покачал головою, когда Ренн
объявила экзаменующим, что Ной был
сын Моисея и провел три дня и три ночи во чреве кита. Отец Дмитрий, чужой священник с академическим знаком, насмешливо усмехался себе в бороду.
У курляндца все время в чести пребывал, сама царица Анна Ивановна великим жалованьем его жаловала. Оттого и княгиня Марфа Петровна при дворе безотменно находилась, и даже когда, бывало, сам-от князь отпросится от службы в Заборье гулять, княгиню Марфу Петровну государыня с мужем отпускать не изволила, каждый раз указ
объявляла быть ей при себе.
Сына родила княгиня Марфа Петровна, князь Бориса Алексеича. Государыня изволила его от купели принять и в конную гвардию вахмистром пожаловать.
— Нет еще, друг мой, не знает. Он, вероятно, занят в своей комнате. Можешь пойти и
объявить ему новость, — отвечал Волгин
сыну.
Сигизмунд Нарцисович не преминул торжественно
объявить князю Ивану Андреевичу о согласии его дочери быть женой
сына Василия Ивановича Суворова.
Мать согласилась, но
объявила сыну, чтобы он не покидал своих любимых занятий и готовился со временем к более деловому служению в генеральном штабе.
Можно судить, каково было матери
объявить сыну ложную весть.
Фюренгоф, который душевно желал бы зарыть свои сокровища в землю, чтобы они никому не доставались,
объявлял между тем, что он утешается мыслью передать свое имение, нажитое многолетними трудами,
сыну сестры, которую он особенно любил, и молодому человеку с хорошими надеждами.
— Отказала наотрез! —
объявила она
сыну, дожидавшемуся ее в кабинете.
По новгородским хартиям значилось, что пригород Москвы — Торжок и окружные земли издавна были под властию Великого Новгорода, но дед Иоанна III, великий князь Василий Дмитриевич, завоевал их и оставил за собою, по договорным же грамотам с
сыном, великим князем Василием Васильевичем, прозванным Темным, Торжок снова обратился под власть новгородского веча, а прочие земли остались как бы затаенные за Москвою и помину
объявить не было.
Этот приговор
объявил ей, что
сын навсегда лишился отца.